21 февраля 2000 года

Вчера после службы у меня собрались батюшка, ВФ и ТД. Накануне я сделала тесто для пицы и торт. Торт решила сделать фруктовый, с желе. Размочила сухофрукты – абрикосы, бананы, чернослив и изюм. Уложила красиво и в форме залила желе. Поставила в холодильник. Утром достаю посмотреть, как он там выглядит. Желе нет. Ну, думаю, форма протекает, все желе в холодильнике на дне. На дне желе нет. Я в полном недоумении. Раздвигаю боковые стенки формы. Все желе внизу, на дне торта! Где-то в корже была видать дырочка. Оно и вытекло. Получилось даже очень оригинально. Как будто так и надо.

К концу наших посиделок объявилась Алла. Мы с Аллой пошли провожать ТД. Ей повезло – брат “мамы” ехал в ту сторону и подвез ее. Мы с Аллой вернулись и злоупотребили, естественно. Так что я сегодня не в форме. С утра позвонил Андрей. Спросил:

• Папа еще жив?

А папы с утра не было. Уехал в Ново-Дугино. Я рассмеялась. И пошла писать папе челобитную:

Челобитная

Благодетелю и барину нашему, наместнику господа Бога нашего и царя-батюшки Бориски II на земле Хмелитской, Виктору, сыну Евгения, Кулакову холопка твоя Тамарка Таллиннская, бежавшая от талабонцев иноземных под крыло России - матушки и твое покровительство, пресветлый барин, челом бьет:

Барин, пошто гневати изволишь, чем раба твоя провинилася, пошто сироту чухонскую от связи с миром оградил телефона отключением, али боишься, что други мои иноземные звонить будут, да обратно заманивать станут? Смени, барин, гнев на милость, дозволь, государь, из "щедрости" твоей свою лепту сиротскую вносить, да за связь флигеля холопского с миром внешним плату вносить. Помогаешь же ты другу своему барину Чубайсу звонкую монету собирать с холопов твоих. Пошто Вяземским телефонщикам не помочь?

Остаюсь раба твоя верная

Тамарка Таллиннская.

Распечатала шрифтом на старинный лад. И отнесла. Реакция только такая – перешел со мной на “Вы” и назвал по имени-отчеству. Про телефон ни слова. Посмотрим, что будет дальше. ГФ со своей стороны взялась ему еще раз объяснить, что мы будем сами платить.

23 февраля 2000 года

Сегодня утром шеф убыл в Москву. Кажется, до понедельника. У него есть 13 акций Газпрома. Хвастался, что они подскочили в цене. Его якобы стоят более 100 000 долларов. Долго рассуждал, что на эти деньги сделает – сыну квартиру купит, себе машину крутую и прочее. Или положит в банк западный какой:

• Надо у кумы спросить в каком они держат!

Причем таким тоном, что ГФ подумала, что у Цымбалов тоже крутая сумма. Придурок! ГФ не смогла сдержаться:

• Вы о квартире сыну говорите. А нам дай Бог набрать на комнату в комуналке!

• Зачем в комуналке? У нас в Барсуках дом дешево продается!

• Какой дом на старости? Печка, дрова, туалет. Здоровье на это нет! Да и зачем нам в Барсуках?

Неужели он серьезно думает, что ГФ с АИ готовы тут с ним до смерти вместе жить?

Вчера отключили все телефоны. У нас огромный долг. Включили на два часа, чтоб папа мог обзвониться в Смоленск в поисках денег. Я успела отправить несколько мэйлов, что остаюсь без связи. Сегодня один, но плохой, местной подстанции, включили. Нас, оказывается, без местного телефона оставить нельзя. Вдруг пожар? Но с этого номера в Интернет пробиться сложно. Каждые пять минут обрыв. Да и до восьмерки трудно добраться. Но нам звонить можно. Вот только Саша с работы мне звонить не может. У них нет выхода на междугородку. А из дома вечером и в выходные звонить некуда. Разве что договариваться о конкретном времени на работе. Думаю, если в Таллине попросить вместо подарков на день рождения мне собрать деньги, можно поставить личный дома. Пока дочь работает, уж на оплату то пришлет денежку. Папа, уезжая, грозился на обратной дороге взять распечатку. Многозначительно посмотрел на меня. А мне что? Я никогда не отказывалась платить за свой телефон. В январе, кроме, Саши я звонила разве что в Израиль. По-моему, больше никуда.

Сегодня как бы мужской праздник. Теперь он называется Днем защитника отечества. Папа его не признают. На 8 марта бабам ставит. А мужикам никогда. Сам в армии не служил. У него белый билет с шифром Б7 – психическое заболевание. По мне 8 марта более советский праздник нежели 23 февраля. Все же немцев под Нарвой побили в 18 году. Я купила бутылку и шпроты, чтобы угостить мужиков. Но после отъезда папы они все слиняли куда-то. Отмечают самогонкой в узком кругу, наверно. Зашел один дежурный Шурик Савкин. Преложил зайти вечером, когда придут ночные сторожа. Но сегодня дежурят Титлер, которого не хочу угощать, и старший Зуй, который не пьет. Младший Зуй тоже забегал сегодня, но постеснялся подняться ко мне на рюмку. Он у нас очень гордый.

24 февраля 2000 года

Вчера занялась приготовлением жратвы себе. Вместо котлет получились оладьи из фарша. Что значит плохое настроение.

Сегодня с утра ходила на наш телефонный узел. Мне популярно объяснили, что Кулаков официально от номера нашего не отказался. Просто позвонил и велел отключить. Абонентская плата все равно идет. Думают, что и не откажется. У него появилась мысль переставить телефон ГФ в квартиру, но он еще будет думать. Если я хочу свой, то надо просить у него разрешения на установку на реле. Или ждать лета, когда можно будет копать землю и починить второй кабель, идущий к флигелю. Сейчас это стоит 1 700. К лету может подорожать. Будем ждать понедельника, когда приедет папуля. Я хочу себе собственный. Чтобы не зависеть от его дурости. Если оставаться здесь.

Заходила ТД. Она завтра едет в Москву на неделю. А я поеду 7 марта.

Весь народ следит с живым интересом за похоронами Собчака. И разворачивающимся скандалом. Даже наши деревенские. Которых, в принципе, политика не интересует. Им давно все надоело.

1 марта 2000 года

Давно не писала. Во-первых, приболела. Неприятный радикулит. Чтобы взять больничный, надо ехать в Вязьму к врачу. А это значит час трястись в автобусе. Что при острой боли невыносимо. Так что приползаю на работу на пару часов. А так лежу дома на грелке и пью ипобруфен. Во-вторых, настроение паршивое. Все телефоны отключены. Связи с миром нет. Остался один местной подстанции, с которого междугородка работает только по две минуты. И обрыв связи. Кулаков сказал, что его вроде бы не имеют права отключить из-за пожарной безопасности. Но вчера уже отключали. ГФ говорит, что шеф униженно умолял Ковалева( начальник Вяземского телефонного узла) оставить хотя бы на день. Сегодня папочка в Смоленске. Только что упавшим голосом звонил:

• Они даже не помнят сколько мне должны денег!

ГФ спокойно сказала:

• Вот Вы и должны напомнить.

Просил Ильича, чтобы ему дома подключили личный номер(у него дома стоит музейный). Но Крыгина сегодня нет в Хмелите. Уехал в Вязьму.

ГФ раздраженная и расстроенная. Со слезой в голосе вспоминает, как прекрасно живут американцы. Что делать, мы – другие. Сидит, пишет папочке очередной бред и ложь. Папочка не может успокоиться, что у него мало денег. Заврался по уши. От министерства скрывает, что от Сороса получит 5000 долларов. Просит у министра оплатить услуги двух синхронных переводчиков из всемирной гильдии переводчиков на пять дней по 350-500 долларов за день на пять дней! Конференция будет 3 дня. В Смоленске в пять раз дешевле переводчики. А у Думы( у председателя культурного комитета Фоменко) просит, ссылаясь, что даже Сорос дает деньги), еще 2000 долларов на приобретение аппаратуры для синхронного перевода. А эту аппаратуру уговорил купить Смоленский комитет по культуре в фирме, где работает кума. И они купили для всей культуры области! ГФ же надо к его отъезду написать все эти прошения.

Саша Хайн прислал смешную записку:

Очень трогательно. У меня выступили слезы. Мне еще грех жаловаться на жизнь! Меня не забывают!

2 февраля 2000 года

Наконец, прояснились все намеки батюшки с матушкой. Папе вчера в Смоленске в кулуарах кто-то насплетничал о том, что за его спиной в Богородицком планируется создать федеральный музей памяти. Т.е. что-то типа Куликова поля и Бородинского. Там в 1941 году полегло несколько сот тысяч наших солдат все московское ополчение. Оказывается, все Смоленские начальники об этом знают. Более того, хлопочут. Папа в трансе. Как же так, все приезжают, пьют с ним его водку, объясняются в любви и дружбе. И вдруг такой подвох. Телефоны не работают. Папа дважды даже заплакал:

• Как же так можно отторгать земли у заповедника на еще один заповедник? Они, что, меня выживают?

Теперь понятно, почему уволились батюшка с ВФ. И так уверенно себя чувствуют. Они по церковным каналам к этому проекту подключены. Пару недель назад, можно сказать, предлагали мне работу. Намекали, что им скоро понадобиться компьютерщик. Я восприняла это как шутку. Не пойду же я к ним в монастырь. К тому же мне нужны удобства – водопровод и теплый туалет. ВФ сказала, что все будет. Я посмеялась. А, выходит, зря.

Хотя границы нашего заповедника утверждены правительственным постановлением, еще не все земли официально переданы нам. В том числе не переданы и земли Богородицкого. Папа написал сегодня письмо Вяземскому главе, чтобы их срочно нам передали. Повез в Вязьму. Мне сегодня впервые за долгое время его стало жаль. У нас страна “чудес”. Москва спокойно проглотила снятия с учета памятника архитектуры XVIII века и продажу его Церетелли. Все можно. Если задействованы нужные силы. Так что папу тоже могут “проглотить”. И тут сразу начинаешь понимать, что он не худший русский начальник. Сумасшедший, крохобор, плохой человек. Но все же образованный и не провинциальный дурак. Все относительно. Ждать назначения хорошего и умного человека начальником в провинции не приходиться.

3 февраля 2000 года

Вчера папа вернулся из Вязьмы грустным. Правда, нашел деньги на телефон. Купил 3 маленьких. Зашел ко мне:

• Тамара, неси закуску. Говорят, у тебя вкусный холодец.

Так как у меня болела спина, я послала за закуской ЕЕ. Немного с нами посидел Ильич. Папочка был похож на нормального человека. Обещал завтра(т.е. уже сегодня) заплатить за телефоны. Включить нам во флигеле тоже. Сказал, что абонентскую плату будет платить музей. А мы только свою междугородку оплачивать. Сегодня опять похож на Бабу Ягу. За телефон уплатили. После обеда включили все, кроме флигеля. Взял распечатки переговоров. Сидит считает кто сколько наговорил. Я спросила про наш телефон. Очень раздраженно:

Бухгалтерскую сверку сделаем, тогда посмотрим!

Вот и пожалей его! Вся бухгалтерия сидит и высчитывает суммы за переговоры. Все почему-то нервничают. У меня за два месяца будет кругленькая сумма. Но мне должны за ремонт холодильника с другой стороны.

 Завтра уезжает в Москву до 17 марта. Составляет с ГФ смету на летнюю конференцию. Грант оформлен официально на ГФ. Она волнуется, что очень большие суммы закладывает:

• Да перестаньте, ГФ! Я найду таких переводчиков, которые возьмут в два раза меньше, а распишутся за нужную нам сумму!

Из Смоленского музея пришел факс. Они знают, что ЕЕ собирается на пенсию. И не продлевают срок хранения своих вещей, что у нас на временном хранении. Замечательная формулировка:

Во-первых, ЕЕ еще даже не подала заявление. Во-вторых, что музей закрывается что ли? А в третьих все эти вещи покупались сотрудниками нашего музея для Хмелиты. Просто в то время Хмелита была филиалом Смоленского музея. Самостоятельной она стала только одиннадцать лет назад. Когда папочка решил стать директором.

После прочтения факса у папы была истерика. Он звонил Волосенковой Н.Е. (директору Смоленского музея) и истошно орал:

Это хамство! Да я у Вас все отсужу! Да я завтра в администрацию пожалуюсь! .. Оставьте Ваши комсомольские замашки! Как Вы смеете ко мне на “ты” обращаться! Я с Вами не был вместе в пионерском лагере! Сука! Блядь!

Последнее, правда, уже швырнув трубку. Выскочил в коридор:

Боже Иисусе Христе! Богородица покровительница! Пресвятая Дева Мария! Сука! Блядь комсомольская!

Все в душе у папули смешалось.

Телефоны никак не могли заработать. В Вязьме уверяют, что включили. Смотрите, мол, у себя. На подстанции никто не берет трубку. Папа мужиков послал искать Кригина по всей деревне. Тот, оказывается, в дым пьяный, закрылся на подстанции и спит в шкафу. Еле добудились. Папин сделал. Остальные не смог. Звонил, заплетающимся языком извинялся. Я пристаю к шефу:

Включат и когда телефон во флигеле?

Включат, включат в понедельник!

Но Вы же уже уедете! Отдайте Ильичу распоряжение!

Скажу. Отстань!

Завтра выясним, сказал или нет.

5 февраля 2000 года

В пятницу скинулись. Уж больно нервный получился день. Мы с Аллой продолжили. Но намеченную работу на вечер – стушить овощи, я все же сделала. Мне вечером надо было идти проверить почту через Кулаковский телефон. ГФ вечером ходила звонить Инаре Васильевне по просьбе шефа. Он предлагает ей занять место ЕЕ. Вроде, у ИВ дела не важны. И она, видимо, согласиться. Я тоже пьяненькая ей позвонила. Объяснялась в любви.

Вчера ГФ доложила папе, что теоретически ИВ согласна. Но на какие деньги, на какую ставку, пока будет передача фондов. И вообще, если ЕЕ не уволится? Шеф сам звонил ИВ. Обещал даже оплатить дорогу. ГФ сказала, что никогда не слышала, чтобы он так любезно с кем-нибудь говорил. Так что есть надежда, что ИВ вернется. Моя жизнь сразу же резко улучшиться.

Вчера тоже потрудилась – сделала великолепный французский десерт из творога, сметаны, орехов, яблок и желатина. Девки обнаглели – третий день питаются у меня, все хвалят. Но даже посуды не моют!

А сегодня утром прибежал Абрам:

Тамара Николаевна! На молочном пункте продают щучек свежих!

Я когда обещала, если привезут из Вязьмы или с трассы щуку, сделаю фаршированную и угощу. Сегодня мне они на фиг не нужны. Я после завтра уезжаю в Москву. Идиотка, все равно купила. Щучки маленькие. Не для фаршировки. Но все равно завелась. С одной сняла нормально шкуру. Стала снимать с другой, Рыжий объявился. Трется об ноги, просит, скотина! Вторая шкура разорвалась. Я психанула. Попросила ЕЕ убрать кота на время. А она его берет на руки:

Вот смотри, мальчик, какая тетка злая! У нее столько рыбы, а она тебе жалеет!

Я так на нее посмотрела, что она быстро убралась с кухни. Но Рыжего через пять минут выпустила опять. Я две щучки убрала в морозильник. Одну зафаршировала. Еще осталось фарша на 4-5 котлет. Завтра зажарю в дорогу.

До этого отправила из Москвы – Коле, Сударкиным, Шмундачке, Ирине.

13 марта 2000 года

Провела шесть дней в Москве. Уехала утром в Вязьму автобусом. Неожиданно легко встала. Из Вязьмы тоже автобусом. Уже в 13.30 была в Москве. Это удобный, но дорогой путь. Автобусы очень сильно подорожали. С платным туалетом на остановке ровно сто рублей.

Зять 7 марта загулял на работе. Пришел в жопу пьяный( он выпивает крайне редко, напивается еще реже) в три часа. Пришел злой. Не мог даже открыть дверь ключом. Саша расстроилась. Перебралась спать ко мне. Мы утром встали часов в десять. Жени уже не было – ушел за цветами. Чувствуя, что виноват, вернулся с розами и дорогими подарками. Мне перепала плетеная корзина для белья. Простили и посмеялись. Весь день были дома. Отдыхали и отсыпались. Я балдела в Интернете. В Москве могу передвигаться только через день. День выползаю, день лежу. Город для меня труден.

В гостях была у Горяниных и у Цымбалов. У Горяниных я очень люблю бывать. У них тихо, уютно, спокойно. Несмотря на несладкую жизнь. Саша человек очень капитальный и тонкий. Его капитальность на меня действует умиротворяюще. Наверно, на Иру и дочь тоже. У них дома тепло. Даша прекрасная девчонка. Не по возрасту умненькая, с юмором и доброй иронией. И при этом все равно ребенок.

Цымбалы больные. У Жени опять почки. Только что вышел один камень. Пытается гомеопатией вывести второй. У Иры была температура. Я была не долго. Печально поговорили с Женей о жизни.

По дороге к Цымбалам в метро встретилась с Валей Н. Я передала ей для Гарика несколько тартуских фотографий для его архива. Валя очень грустная. Они с мужем принадлежат к так называемой московской либеральной интеллигенции. Только в отличии от большинства, они спокойные. Но тоже со множеством кумиров и пиететов. Мне уже рассказали про трагедию с дочерью Гарика Машей.   Делалось несколько операций. Я поинтересовалась у Вали. Не то что ради любопытства. Просто к слову пришлось. Валя очень осторожно сказала:

Она, к сожалению, употребляла наркотики…

По дороге к Горяниным я назначила в метро встречу приятельницы К. Мы должны были обменяться кассетами. Я ей отдала свою. Она мне привезла две для меня, наговоренные два года назад. Но не отправленные мне. Зря Володя мне их не отправил. Я бы давно все ему объяснила. Я отслушала обе кассеты. Немного расстроилась. Как все мы перестали понимать друг друга. И то что домысливаем за других, к конкретным людям не имеет никакого отношения подчас. И еще раз убедилась, что дневники в таком виде пересылать нельзя. Это обрывки, из которых мою и тем более Сашину жизнь не сложить. К. надо писать большое серьезное письмо. Но я перед ним в долгу. Каждый раз, когда мне предлагают написать про Довлатова, я вспоминаю в первую очередь об этом долге. Володя зря меня упрекает, что я его в чем-то обвиняла. Думаю, что Сергей тоже максимум плохого, что сказал, то это в “Невидимой книги”. Я знаю, что Котельникова тогда многие обвиняли чуть ли не в сотрудничестве с КГБ. Но это только по тому, что всем было жалко Сергея. И никто ни чем не мог помочь. А дело было так.

Самое страстное желания Довлатова было писать. Второе – печататься. Он готов был писать рассказы про рабочий класс, лишь бы хоть один из его настоящих рассказов. У жены Котельникова Зины был дядья по материнской линии Бельчиковы. Один из них был хирург-онколог, другой, по-моему, заместитель председателя комитете по кинематографии Эстонской ССР. Сергей сделал подборку своих рассказов, в том числе “Зону”, и попросил Котельникова дать их почитать дяде. Вся эта история происходила на моих глазах. И при моем участии. Дядя почитал, ему понравились. Но не о каких совместных делах и речи не могло быть. В декабре 1974 года я заболела. У меня было что-то вроде невролгий сразу во многих местах. Амбулаторною вылечить не смогли. И мне предложили лечь в больницу. Накануне я повезла матери грязное постельное белье. У нее была стиральная машина. А у меня не было. Троллейбусы встали. Обрыв на линии. В момент остановки я оказалась на полпути у таксопарка. Рядом с домом Котельниковых. И я зашла к ним. Володя рассказал, что дядя вернул рассказы. Вынес из спальни и предложил мне забрать папки. Их, по-моему, было две. Но я не взяла. У меня был большой пакет с бельем. И мне не хотелось их тащить с собой. На следующий день я легла в больницу на Палдиски мтн. Через несколько дней у меня в больнице объявился Котел. Рассказал, что у него был два дня назад обыск. Изъяли Солженицына, хроники и Довлатова. Причем, если бы папки с рассказами Сергея не лежали на видном месте, их бы не искали. С этого все Сережины проблемы с книжкой усугубились. Ее до этого тоже серьезно тормозили в цензуре(Главлите). У них просто не было до этого серьезных аргументов. Аксель Тамм, главный редактор издательства “Ээсти Раамат” очень хотел ее издать. У него была мечта жизни – издать хоть одну хорошую русскую книгу. Меня выпустили через неделю из больницы. Выяснилось, что я беременная. Врач сказал, что это у меня единственная возможность родить. Была фибромиома, которая по прогнозу после аборта выросла бы. И пришлось бы все удалять.

Книгу из КГБ отдали в редакцию. Сергей ходил на прием к какому-то полковнику КГБ. Тот сказал, что они все выяснили. У них к нему претензий нет. Книгу отдали коллегам по работе. Аксель много лет спустя рассказывал, что ему сказали, что Довлатов подписал какое-то диссидентское письмо в Питере. Поэтому книга не может быть издана. Аксель Тамм вынужден был поверить. Дальше состоялась редколлегия в “Советской Эстонии”. Где его заклеймили, как карманного Солженицына. Как только его вызвали на редколлегию, Сергей написал заявление по собственному желанию. Позвонил мне на работу с кратким отчетом. И пошел на “судилище”. Я позвонила Гене Розенштейну, коллеги Сергея. Тот сказал, что ничего не знает. Я попросила выяснить, что происходит и позвонить мне. Через полчаса звонка не последовало. Я перезвонила сама. Мне сказали, что Розенштейн только что уехал в командировку на три дня. Миша Рогинский пытался выяснять в коридоре – за что? Его вызвал главный редактор Туронок и поинтересовался, помнит ли Миша, что стоит первым на очереди на квартиру. Всем было неловка. И тут поползли служи, что все сделала К. по заказу КГБ. Я-то точно знала, что виновата сама, что не взяла. Слухи усугубились, когда стало ясно, что судить будут только Солдатова, Юзкевича(???) и еще одного мужика. Не помню фамилию. А К. не пойдет даже свидетелем. По голосам сказали, что таллинским властям велено из Москвы не устраивать большого процесса.

Все, кто пытался мне что-то плохое сказать про К., мною были отвергнуты. И всем я рассказывала историю, что виновата я. Кто соглашался, кто нет. Сергей сказал, что книжка бы все равно не вышла. У меня было полно своих проблем. Как-то позвонил Котел с какими-то претензиями в очень неподходящий момент. Стал в чем-то меня упрекать. Я помню, что грубо его оборвала. Не до него было! Так мы больше никогда на эту тему не говорили. Хотя всякий раз, когда заходила речь об этой истории, я всегда защищала Котла. И никаких упреков я не принимаю. Никогда я не сомневалась в его порядочности. Возможно, что-то и позволил себе Сергей. Но не в Таллине. Во всяком случае, не при мне. Я так расстроилась из-за его упрека, что два дня к ряду позволяю себе лишку. Даже записала его слова с кассеты:

Мне это очень больно читать. Я никогда ничего подобного не то что не говорила, но и не думала. И всегда в своем присутствии пресекала подобные разговоры. Я очень не люблю, когда без дела говорят плохо о знакомом человеке. Пьяная могу и ударить. Могла, вернее. Сейчас сил нет даже на повышенный тон.

14 марта 2000 года

Я все еще под впечатлением кассет Котла. Вчера в одиночестве злоупотребила. Очень грустно! Как это все не выяснили в Таллине? Он столько лет так думал и молчал!

А про Боговского говорит:

Это правда и неправда одновременно. Как у меня с селедкой и ЕЕ. Как-то она купила селедку к нашим посиделкам. Принесла ее мне:

• Вы же любите чистить селедку. Почистите!

• Кто Вам сказал, что люблю? Терпеть не могу!

• Но Вы же всегда чистите ее!

• Да, потому что Вы не чистите. А я люблю есть чищенную! Поэтому и чищу!

Дом у Боговских запущен, сами они тоже запущены. Особенно я всегда расстраиваюсь за Люду. И говорит Серега без остановки. При всей моей любви к нему, я иногда топаю ногой. Тоже надоедает. И злой он, действительно. Но мы прожили рядом много лет. И я знаю все причины этой запущенности.

15 марта 2000 года

Я все еще думаю о Котельникове, Боговском. О “наших”. Все сложно и просто. Но только если прожита жизнь рядом.

В первой кассете Котел говорил про просмотр “Утомленных солнцем” Михалкова:

А мы с Боговским, посмотрев этот фильм, вышли в совсем иную, чем Котел, жизнь. В запущенную. Серж злой стал. Да он никогда не был и добреньких. С молодости был склонен к цинизму. Умный, талантливый ученый. Чтобы заработать на жизнь своей профессией должен унижаться перед говнами. Своими и чужими. Озлобишься тут! И говорит как магнитофон, потому что не хочет никого почти слушать. По принципу, пусть лучше я говорю, чем я буду слушать дураков. Это фраза Шандора. Как-то на техсовете он не мог остановиться. Я его упрекнула, что никому не дал слова сказать. На что он мне и сказал эту фразу.

А про запущенность что сказать? У них четырех комнатная квартира в деревянном доме с печками. Дом построен в начале века. На евроремонт капитальный нет денег. Просто Володя никогда не жил в таких старых домах. А я жила. Изобразить там красоту сложно. Но у них на мой взгляд произошли за пять лет и так большие перемены. Сменили проводку. Что позволило установить электроплиту( у них был баллонный газ), электробойлер и хорошую стиральную машину. Все это очень дорого. Учитывая, что у них двое детей – студенты.

Володя с теплотой говорит о Вале Гаврилове – мол, ищет путь к Богу. Валя увлекся какими-то восточными теориями. И то теоретически. Слушать его невозможно. О высоком высокопарно и в обществе не говорят. С Богом, на мой взгляд, надо общаться наедине. Или с единомышленниками. На мой взгляд, Валентин ушел от реальной жизни. И немного крыша у него поехала. Боговский считает, что не немного.

Сегодня приходила ТД. Посидели у меня дома в обед за чашкой кофе. Я сварила даже на песке.

Я забыла записать наши последние Хмелитские сплетни. Я приехала в воскресенье вечером в 22 часа. Это конец масленицы и прощеное воскресенье. ГФ мне рассказала с удовольствием, что утром на службе была ТД. В конце службы пришла и ЕЕ. ВФ радостно расцеловалась с ТД. А с ЕЕ сухо поздоровалась. Но потом ВФ и батюшка были у ЕЕ в гостях. Это уже недовольным голосом рассказывала. И еще очень удивленно, что ТД на службу шла со стороны нашего жилого флигеля:

Как Вы думаете, неужели ходила к ЕЕ?

Я не знала. А ТД оказывается относила мусор в нашу помойку. У них в Спасе нет помойки. И мусор, который нельзя сжечь, ТД носит в нашу музейную помойку.

Я собиралась в Москву уехать днем 7 марта. Поэтому заявление на дни за свой счет написала только на 8-9 марта. Но утром легко встала и поехала ранним автобусом в Вязьму. Позвонила из Вязьмы ГФ про то, что делать с 7 марта:

Тамара Николаевна! Кулакова нет. Сегодня короткий день. Так что не переживайте.

Но оказалось, что папочка позвонил в 11 часов. Трубку сняла ЕЕ. И донесла ему, что я уже уехала. Это тоже с кайфом мне все доложили. ЕЕ оправдываться стала, когда увидела, что я переписываю свое заявление на с 7 по 10:

ТН! Не обижайтесь! Я нечаянно проговорилась!

Чаянно – нечаянно, уже поздно. Я привыкла. Это же не первый раз!

Стала уговаривать меня не переписывать заявление. Но я не хочу из-за одного дня связываться с дурным мужиком.

16 марта 2000 года

Я все еще слушаю записи Котла. Он много наговорил. И про Таллин. И про свою жизнь. Про все. В ответ про многое хочется высказаться и мне. Получается как бы беседую с ним. Он говорит:

Это фраза меня удивила. Возможно, если бы я со школы больше никогда не перечитывала “Горя от ума”, я бы считала точно так же. Но я перечитала эту комедию, когда Саша изучала ее в школе. И еще раз, когда Саша поступала в свой университет. И оба раза была поражена ее мудростью, актуальностью. Просто современностью. Такого количества поговорок и расхожих фраз нет больше ни у одного русского писателя. Ими все пользуются, но не помнят откуда они. В прошлом году было 175 лет написания комедии. Мы все пытались шефа подбить хоть на какую-нибудь выставку. Но у него ответ один:

У музея денег нет!

Эту фразу надо плакатом вывесить на нашей фирме.

И мы с Аллой устроили свою выставку на двери моей комнате. Набрали на компьютере цитаты, распечатали. Вырезали и наклеили на дверь. С портретом Грибоедова. С цитатами из Пушкина про комедию. Вот только часть из них:

“ Его рукописная комедия “Горе от ума” произвела неописанное действие и вдруг поставила его наряду с первыми нашими поэтами!” А.С. Пушкин

“ О стихах я не говорю, половина – должны войти в пословицу” А.С. Пушкин

“ Слушая его комедию я не критиковал, а наслаждался” А.С. Пушкин

Вот неполный перечень афоризмлв из "Горя от ума":

Так что я считаю, что это классика русской литературы. И уж влияние на усы оказала гораздо более, чем Пришвин про музей которого Котел пишет. У Пришвина музей-усадьба под Москвой в Дунино. У Володи там много знакомых и он там много раз бывал. Ну а если вспомнить, что он погиб мученической и героической смертью, защищая интересы российских подданных, и его деятельность при Ермолове и Паскевиче( Паскевич был женат на его двоюродной сестре) на Кавказе, то наш кормилец просто очень современная фигура. Жаль, что после него почти ничего не осталось. Вся жизнь – на колесах. Сохранились только часть его писем к друзьям. И дипломатическая почта и переписка. В МИДе в “Архиве внешней политики” есть большой архив. Так и называется “Личный фонд А.С. Грибоедова”. Даже висит большой портрет, писаный маслом.

Это про Грибоедова. Но у нас здесь еще и памятник архитектуры. Дворцовый комплекс построен дедом А.С. Грибоедова в середине XVIII века. Дворец даже на несколько лет старше Зимнего дворца. Стиль “Русское барокко” – говорят иностранцы. Наши говорят – Елизаветинское барокко. Уникальность еще и в том, что в глуши в те времена построен каменный дворец. Это большая редкость. Одним словом, уникальная усадьба.

Котел говорит:

Это тоже, конечно, иллюстрация того, что по моим дневникам нельзя судить о нашей жизни в целом. Я про работу никогда, наверно, не писала. Я занимаюсь следующим. У меня написан комплекс программ под названием “Литературный архив А.С. Грибоедова”. Там следующее меню: Биография( там я собираю по датам где был, что делала), Библиография( там у меня уже собрано около 2 000 записей), Окружение( здесь я собираю людей, знавших АСГ со ссылками на источник), Театральный постановки, Издания А.С. Грибоедова, Библиотека А.С. Грибоедова( здесь я собираю книги, которые он мог читать), Иконография А.С. Грибоедова( его портреты).

Еще у меня есть комплекс по географии нашего заповедника. Там собираются сведения о существующих и несуществующих в данный момент населенных пунктах, водоемах, впадинах и выпуклостях нашего заповедника.

Оба этих комплекса я непрерывно модернизирую. У меня уже пятая версия. Сначала я делала на стареньком компьютере без графики. Теперь на модерном. С рисунками. Я же занимаюсь и заполнением этой базы данных. Т.е. мне есть чем заниматься. Первые два года я работала с большим энтузиазмом. Теперь без особого. Потому что, к сожалению, здесь это никому не надо. Наш директор не музейщик. Он архитектор-реставратор. Его интересуют только деньги на реставрацию. Причем, ему нужны очень большие. Научных сотрудников у нас всего пятеро. Галина Федоровна(ГФ) – зам. по науке, занята папочкой непрестанно написанием писем в разные инстанции, она больше всех с ним общается, больше всех слышит его жуткий, пролетарский мат и истерический крик. Поэтому то тоже она у нас самая нервная. ЕЕ муж Анатолий Иванович занимается изучением заповедника – пешком зимой, летом на велосипеде. У него набран огромный материал. В архив его не пускают – У музея денег нет!. В Вяземский архив ходит наша самая молодая сотрудница Алла. Она живет в Вязьме. В Хмелиту бывает с пятницы по воскресенье – как бы дежурный экскурсовод. А два других рабочих дня по заданиям АИ, ГФ или ЕЕ бывает в Вяземском архиве. Елена Евгеньевна(ЕЕ) – главный хранитель, занимается нашими небогатыми фондами. Алла, АИ и ГФ еще водят немногочисленные экскурсии. Еще есть пару работников в Москве. Но я их никогда не видела. Это какие-то папины московские дела. Конечно же, все не перегружены. Правда, прошедшим летом было очень много народу. Мы так поняли, что после августовского кризиса 1998 года многие москвичи перестали ездить отдыхать заграницу и к морю. Подались к родственникам и знакомым в деревню. Основными посетителями были москвичи на автомобилях, отдыхающие где-то по соседству.

Еще меня растревожил разговор о детях. Конечно, это вечная тема. Отцы и дети. У них проблемы с Аней. Аня как бы отдалилась от родителей. Недовольна родителями. Стесняется родителей. Конечно, это больно. Тем более, она живет еще за их счет. Но это жизненный закон. Дети уходят. У них своя жизнь. Я всю жизнь боролась со своей матерью за собственную линию жизнь. Самое большое количество житейской боли я испытала от матери. В 25 лет я поняла, что почти ни чем ей не обязана. Я не просила, чтобы меня произвели на свет. Так она сама решила. И что не дети живут ради родителей. А родители живут ради детей. И свой долг родителям я верну своим детям. О чем матушке и заявила. Тем более с 24 лет я была совершенно самостоятельной. Очередной раз, когда матушка пыталась вмешаться в мою, неподходящую жизнь, я сказала:

• Ты кто? Брежнев, Софи Лорен или Валентина Терешкова? Почему я должна жить по твоей указке? Чего ты хорошего добилась в жизни?

У матушки была истерика. Я, конечно же сейчас понимаю, что была жестокой. Но я не желала быть на нее похожей. Я хотела своей собственной жизни. Моя мать была до такой степени упрямой, что всю жизнь дарила мне не то, что мне нужно было. А то, что считала она нужным мне. И я никогда не пользовалась ее подарками. Или передаривала. Или со временем выбрасывала. Она это знала. Но характер превыше всего. Когда они с дедом приватизировали квартиру, я валялась в ногах, чтобы она приватизировала на себя или на Сашу. А она сказал:

• Дед любит внучку, больше чем я! Никогда не обидит! Эта квартира – Сашино приданое! А если я приватизирую на себя, она достанется тебе! А я хочу Саше!

Ну что? Саши этой квартиры не видать как своих ушей! Хотя они получили ее только по тому, что мать была инвалидом войны. Тоже с золотыми безделушками, что она всю жизнь собирала внучке. Дед не отдал ничего. Я же не буду с ним из-за этого ругаться. Он, чужой человек для меня, все же помог мне воспитать дочь.

Поэтому я не испытываю особых угрызений из-за матери. Единственное, отчего у меня иногда стоит ком в горле, так это от того, что я не дождалась ее смерти. И уехала. Врачи сказали, что в таком состоянии( она была полностью парализована, только глазами могла что-то выразить) она проживет от месяца до дога. Я добилась разрешения еще месяц продержать ее в больнице. И мы с дедом решили, что я уеду на этот месяц. А потом будем чередоваться. Месяц он, месяц я. Я уехала в Хмелиту. А она через неделю умерла. И мучает даже не совесть. Что-то другое. Не хочу думать и выяснять, что. Но комок слез всегда в горле, когда об этом вспоминаю.

При всей теплоте и доверительности наших отношений, Саша тоже просила меня не ходить к ней на выпускной вечер в школу. А мне очень хотелось. Но я вполне смирилась. Вечер ее. С друзьями( моими) сходили на торжественную часть. А вечером я устроила дома вечеринку для своих. Конечно, я давно уже Сашу не содержу. С 1996 года. Последние два года учебы она работала. Конечно, я получала пенсию и мне подбрасывали денег друзья( Шмундаки, мои кишиневцы). Я с ней чем могла делились, пока она училась. Но это мелочь. Сейчас Саша меня частично содержит. Без ее и друзей помощи я бы здесь не прожила. Но у нее своя жизнь. И я с детства, памятуя уроки своей матери, старалась максимально не вмешиваться в ее жизнь. До окончания школы, конечно, я как-то пыталась на нее влиять. И не безуспешно. Но не явно. Ей было три года, когда я поняла, что она не только моя дочь. Что у нее совсем другой темперамент. Ей на день рождения принесли детскую стиральную машину на батарейках. Когда она поняла, что это такое, она побледнела и стала терять сознание. Я ее подхватила. И сразу все поняла. Она была раздираема противоречиями между долгом и желанием. Надо благодарить, а хочется бежать немедленно и попробовать стирать. После этого случая я долго размышляла, что делать – подстраивать ребенка эмоционально под себя. Или не давить на психику, позволить расти самой по себе. Но тогда надо подстраиваться мне. И выбрала второй вариант. Я подстраивалась под ее психику. Уж больно в детстве на меня давила мать. Часто было не легко. Особенно в подростковом возрасте. Детка у меня горячая. И в отца мазохистка. Скажет нет, потом сообразит, что надо было согласиться. Но ни за что не признается. Будет мучиться, страдать. И упиваться этим своим горем. Трудно было подстроиться. И научить признавать свои ошибки или забирать слова. По-моему, научила. И до сих вспыхивает. Но быстро отходит. И иногда даже лишку извиняется.

Больших объяснений и разборок я никогда не допускала. Да я сама к ним не склонна. Существенно я повлияла сознательно на нее два раза в жизни. По-моему. Пусть возразит, если я не права. Первый раз – когда настояла на поступлении в Москву, а не в Тарту. И один раз, когда у нее была первая любовь. После первого курса. В Таллине. Привела мальчика познакомиться. Я устроила ужин, поработала паяцем. Парень ушел в полной уверенности, что понравился маме. Но когда она спросила меня о мальчике, я сказала:

Привела в дом долбоеба!

Была вспышка, хлопанье дверей. Обида.

Зачем спрашивала? Неужели я буду врать тебе?

Но парня с тех пор так в Таллине и зовут. По этому ли поводу, по другому, но роман быстро закончился.

Конечно, она тоже от меня отдаляется. У них своя жизнь, отчасти другие ценности. Свои установки. Последний раз я попыталась поговорить об их планах на будущее. Все рассмеялись. И я в том числе. Они наизусть знают, что я хочу сказать. У них своя молодая неведомая нам жизнь. Иногда бывает больно, что меня не понимает. Но это тоже понятно. Может и хорошо, что молодость не чувствует старческой боли? Хочется, конечно. Но может так и надо. Зато меня радует, что Саша охотно ходит в гости со мной к моим друзьям. Любит бывать со мной в Таллине.

Котел много, конечно же, говорит и обо мне. Иногда я с ним соглашаюсь, иногда нет. Но всегда интересно про себя послушать друзей. Спрашивает, не обижаюсь ли я. Конечно же, нет. Да я дожила до того, что по настоящему больно сделать мне или обидеть меня может только Саша. Конечно, я могу расстроиться, огорчиться, растревожиться. Но настоящую боль, думаю, мне может принести только Александра. Не дай Бог, конечно же.

Только что звонила ВФ с Вяземскими сплетнями. Трубку взяла ЕЕ. Оказывается, “мама”, директриса совхозная, и Мартьянов, глава сельской администрации, написали во все инстанции телегу на музей. Мол, толку от музея нет, только жрет деньги. Закройте. Поразительные люди! Мама-то депутат Смоленской думы! Они почему-то считают, что эти деньги им дадут сразу же. Конечно, папочка жутко себя ведет с ними. Они знают, что он деньги музейные приворовывает. Так и пишите об этом. Сами-то ведут себя точно так же. Разве что поласковее со своими подчиненными. Мама каждую весну занимается приписками в два раза увеличивает в отчетах свою посевную. Чтобы побольше денег на горючее получить. Дают как бы кредит по посевную. Но этот кредит никто не возвращает. Надо завтра зайти в сельсовет. Попросить текст. И занести для истории в дневник. Дадут ли?

На следующей недели, 23 марта, ЕЕ исполниться 55 лет. Все наши решили собрать по 15 р. и что-нибудь купить недорогое. Какую-нибудь хохлому, например. Я думаю, мне не стоит мелочится и надо еще от себя что-нибудь купить. Все же четыре года прожили вместе. ГФ меня отговаривает от персонального подарка. Сама ЕЕ ни разу ничего не подарила. Хотя я два дня рождения отмечала здесь. Но вроде бы у мня другие традиции. Я и из Таллина всем хоть мелочь, но привожу. И на Новый Год обязательно у меня нашим что-то есть в мешке деда Мороза. Не хочется уподобляться. И мелочиться. Тем более Шмундачка мне подкинула деньжат. Решила посоветоваться с Сашей. Но дочь на стороне ГФ. Пишет:

Так что не знаю, что и делать. Как получится. Попаду в Вязьму – куплю. Здесь купить нечего. А в Вязьме появился магазинчик, где недорого продают всякие красивые и недорогие хуевинки. Под Хохлому, Палех, гжель.

17 марта 1999 года

Вчера опять весь вечер слушала кассеты Котла. И мысленно с ним разговаривала. Частично соглашалась. Возражала. Какие-то куски заново прослушивала. Но ничего не записала. На выходные запишу все куски, на которые хочется ответить. Одним словом, пообщалась. Я послала ему письмо через Сударкиных по мэйлу. Ануш обещала распечатать, а Игорь отнести. Ануш не любит Котла. Как я поняла, и она, и девочки у него в пекарне работали. И судя по тому, что Володя рассказывает про работающих у него наших “инженерш”, им не понравилось. Видимо, были какие-то конфликты.

ЕЕ сегодня поехала с Абрамовичами в Вязьму за продуктами на свой день рождения. Я хотела было тоже. Но она мне сказала, что мест в машине нет. А ГФ утром сказала, что поехали втроем. Может не хотела ехать со мной. Может, кто-то собирался и не поехал. Хотя это маловероятно. В Вязьму все хотят съездить. Так что вопрос с подарком сама и решила.

Завтра нас с Аллой ждет в гости ТД. Но вчера звонили из Вязьмы и заказывали на 30 человек на завтра экскурсию. Просили, чтобы одним экскурсоводом была Алла Филиппова. Правда, у нас больны все смотрители. У Фоминой аппендицит, Ира Мартьянова должна лечь в больницу вырезать желчный пузырь, а у Нади младший сын с высокой температурой.

Сегодня ждут папу. Он в отпуске. Но у девочек его начинаются каникулы. И он должен семью привести в Хмелиту. В его особняке сейчас живет его шурин, Балбес. Сторожит и кормит кур. Его дама сейчас лежит в Смоленске в онкологии. Ей удалили грудь. Папа, чтобы он лишку не наговорил по телефону, отключил рабочий телефон дома( у него дома и на работе один музейный номер). Но забыл, что когда телефоны были отключены, включил свой деревенский личный номер. Перемудрил. Теперь за разговоры Балбеса надо платить будет самому. А за музейный-то номер платит музей!

20 марта 2000 года

В субботу ходила в Спас к Татьяне Дмитриевне. Я пришла в час. А в шести пришла и Алла. Такой у нас получился девичник. Хорошо посидели. Остались ночевать. В субботу же приехал и шеф. Привез семью на каникулы. Приезжал в Хмелиту в магазин. Долго болтался по деревне. Но в музей не зашел. Все удивились. Такого не бывало. Хоть и в отпуске, но ни дня без музея в Хмелите не было у него. Странно. Может, работу в Москве нашел?

Сегодня утром звонила Инарина подруга. Сообщила, что ИВ не приедет. У нее очень хорошие предложения в Питере. Тата Гейченко предложила ей пожить в из двухкомнатной квартире до пенсии( три года). И очень много хороших предложений работы. Питер стал туристическим центром опять. Не хватает экскурсоводов. Причем, одно из предложений возить сколько захочешь экскурсии в ПушГоры. Экскурсия четыре дня. Платят по 1 200 рублей( почти в два раза больше моей зарплаты). Т.е. три экскурсии – и сносная жизнь в северной столице.

Я расстроилась. Оказывается, я очень сильно рассчитывала, что она вернется. Кулаков велел ГФ разыскать Аллу. И предложить Алле принять у ЕЕ дела. Но ЕЕ еще не подала заявление об уходе. Алле придется тогда жить в Хмелите минимум четыре дня в неделю. Если ЕЕ уволиться, Алла поднимется ко мне на ее место.

Шеф сказал ГФ, что нашел в Москве прекрасную работу. И если музей не переведут в федеральное подчинение или не дадут больших денег на реставрацию, то он сделает ручкой Хмелите. Его держит здесь только его особняк. Который, конечно же, не продать. Он его оценивает в 50 000$. Еще рассказал, что батюшка ходил в институт росреставрации в Каменевой(Она нынче директор там. Когда-то ее туда на работы брал папочка). Батюшка просил документы по Богородицкой церкви. А у них эти бумаги сгорели при пожаре. Так что, теперь им папочку не обойти. Эти все документы есть только в Хмелите, в музее. Интрига продолжается.

Когда вчера разговаривали о дне рождении ЕЕ, она сказала:

• Я хочу в нашей маленькой теплой компании!

• Какая теплая, если придет Кулаков!

• Он не придет, потому что батюшка с матерью будут!

Это еще не факт. Он как раз может и придти. Чтобы досадить всем.

24 марта 2000 года

Вчера ЕЕ отмечала на работе день рождение. Я отсутствовала. Папа, по-моему, специально уехал в Смоленск с семьей. Якобы покупать стулья. Вечером мы, конечно же, втроем с Аллой тоже неплохо посидели. Основной банкет сегодня у меня в комнате. Придут ТД, ВФ с батюшкой, ГФ, АИ, Алла и я. Папа выяснив, что вчера ставили вдруг задергался. Сделал вид, что не знал когда и сколько лет. ЕЕ пришлось его позвать. Но, узнав, что будет ВФ, он отказался. Но издал поздравительный приказ. И даже обежал деньги дать.

27 марта 2000 года

Праздновали бурно. Целых четыре дня. В субботу опохмелялись. В воскресенье пришел папа с женой и Санькова. Выборы же. Санькова всегда приезжает на мероприятия в Хмелиту. Привезла ЕЕ подарок. Напольную деревянную вазу. Даже с доморощенным портретом Грибоедова. Папа солировал. Отправил Аллу на стажировку в Москву. Очень горд. Оплатил командировочные! Санькова пыталась выступить против Аллы:

Как же так? Разве может Алла заменить ЕЕ?

Я взвилась. Папа меня поддержал. Я обозлилась. Ведь Инара не поехала сюда только потому, что ЕЕ не подала заявление об увольнении. Накануне Алла мне сказала, что Елена просила ее донести до Кулакова, что если он попросит, она уедет на лето. А потом вернется. Так зачем сколько интриг! Заявлять, чтобы готовили замену. Она, мол, с середины мая уходит на пенсию. Сообщать об этом в Смоленск. Я даже не могу себя представить, что ее ожидает, если она подставит Аллу. У нее жизнь со мной станет просто черной! Алла переживает. Предвидит, что ЕЕ будет ее дискредитировать. Она уже попыталась мне что-то сказать. Но нарвалась:

• Не боги горшки обжигают. Да и что может быть сложного в учете?

Хорошо, что я уезжаю. Хотелось бы надеяться вернуться, когда все уже закончится.

28 марта 2000 года

Папа раздосадован. Присцылла хочет день конференции провести в Москве. И чтобы чуть ли не министр был. А в министерстве ему отказали. Он ищет "новых русских", кто бы Присцылле и ее компании что-нибудь устроил в Москве. Присцылла была в прошлом году на аналогичной конференции в Ясной Поляне. И не понимает, что Кулаков не Толстой. И у музеев разный статус. Так что похоже у нас еще та конференция будет летом!

Цымбалы - единственные люди, которые помогают шефу бесплатно. Он этим очень гордится - как его любят! Даже переводчиков предоставляют ему бесплатно!

Мне же отказался заправлять картридж. Бумагу выдают по листку и чуть ли не по расписки. Всегда безумно радуется, когда я ему что-то на своем компьютере и на своей бумаге что-нибудь напечатаю. Так правило, какой-нибудь майл. Я бумагу вожу из Таллина. И очень хорошую. Он покупает для своего ксерокса гораздо худшую. Очень расстраивается, когда видит, что я кому-то дала бумаги. Но сказать ничего не может.

Опять завел песню про телефон. Мол, дорого платить за наш флигельный. Для организации стоит абонентская плата – 80 р., частный – 52 р. Предложил скинуться. Мы все промолчали.

Про выборы. Я-то всегда голосовала за Явлинского. Его аудитория - научно-техническая интеллигенция. И у него всегда будут эти 5-6%. Т.е. у него самый постоянный лекторат. Который он устраивает в качестве оппозиции. Изменится статус этой интеллигенции, прибавится и голосов.

Один приятель-демократ мне написал:

Уходили очень неумно. Или слишком заумно. Нельзя не считаться с народом, которым хочешь править. Народ же не расстреляешь!

У меня тут произошла примечательная история. Саша нашла в Интернете сайт про Довлатова. Какие-то киевские инженеры-энтузиасты сделали очень хороший дизайн. Нам понравилось. Я им написала туда. Они мне немедленно ответили. Просили что-нибудь оригинальное им прислать. Это было в Москве. Когда я вернулась в Хмелиту, решила им ответить. Занесла адрес в адресную книгу. Написала письмо. Прошли три недели. Они молчат. Я очень удивилась. Вчера получаю майл от Кати Довлатовой. Мол, Тамара, какая-то ошибка. Вы явно не мне писали. Что оказалось, у молодых людей адрес dovlatov@hotmail.RU. А у Кати - dovlatov@hotmail.COM. Так как у меня много адресов знакомых на hotmail.COM, то я автоматически так и записала их адрес.