Это место мне нашел мой старинный московский приятель Женя Цымбал. Летом 1994 года я лишилась своей квартиры в Таллине на улице Рабчинского, в которой прожила, между прочим, без малого 48 лет своей жизни. Что для нашего поколения - редкость. Все первые мои воспоминания связаны с ней.
С каштановой аллеей на улице, двором, в котором выросла я и моя дочь Александра, и всеми окрестностями, которые с моего детства мало изменились. Деревянные дома, сады, аллеи вдоль улиц, зимой желтый смок от печек и запах торфяного дыма, спускающегося из труб.
Зимой, сходя с трамвая, этот запах сразу же напоминал мне о предстоящей работе - надо было каждый день выгребать золу, идти сарай/ неприятная часть/и топить печку/ приятная часть/. Внук хозяина, которому вернули наш жалкий домишко, похоже фальшивый. Он много лет работал главным инженером ЖУ Старого города.
В городском архиве подлинники нам не показали, а дали только выписку списка всех хозяев нашего дома. Там же нет никаких документов о том, что в дом в знаменитую мартовскую бомбежку 1944 попала бомба и что его в 1945 почти заново отстроили военные. Тому еще есть живые свидетели, но нет бумаг.
Конечно же, можно было запросить архивы министерство обороны и найти смету на восстановление и пр, но на это необходимо было время и деньги. На наш простой почтовый запрос Минобороны не сочло нужным ответить. Адвокаты, к которым мы обращались, просили 1500$ за поиск документов и отстаивание наших интересов/ по эстонскому законодательству не возвращается собственность на половину восстановленная, только доказывать это надо жильцам самим/.
Почему-то наши жильцы решили, что это дорого /у нас в доме 15 квартир/ и не согласились. Этакая советская уверенность, что никто не выселит. Выселить он не имел права без суда до 1997 года, но на квартплату никаких ограничений нет. Ей-то он и стал выживать, а состоятельные люди в нашем районе никогда не жили. Я съехала первой, на сентябрь прошедшего года в доме жила только одна семья из старых. В нашем дворе, где когда-то летом так любил опохмеляться портвейном, взятом в кредит из нашего подвального магазинчика, Сергей Донатович, гаражи и платная стоянка.
Короче, я съехала в квартиру приятелей, живущих в Финляндии. Иногда мне кажется, что часть моих бед именно из-за того, что я так быстро сдалась. У меня было такое жуткое чувство, что с Рабчинского я съеду только в перед ногами. И на встречу нового 1995 года я уехала в Москву к Саше. В гостях у приятелей зашел разговор о моем бездомном положении, и мне предложили поговорить с директором музея-заповедника А.С. Грибоедова в Смоленской области, которому очень был нужен компьютерщик.
В январе 1995 года исполнялось 200 лет нашему Александру Сергеевичу, в Хмелите открывался первый в мире его музей/ это родовое поместье его семьи, он здесь провел детские и юношеские годы с матушкой. С батюшкой, если вы помните, у него сложности, похоже он незаконнорожденный, и матушку родня выдала замуж за однофамильца, дальнего родственника, который никогда с ними не жил/. Я уехала домой, отсмотрела по ТВ празднования юбилея Грибоедова, посмотрела документальный фильм про Хмелиту и директора заповедника. На экране мне все понравилось. В конце января мне позвонил Цымбал и спросил:
- Тамара, разговор о заповеднике был застольный пиздешь или серьезный?
Я была настроена весьма серьезно. В тот же вечер мне позвонил директор, по телефону он мне тоже очень понравился. Мы договорились, что в марте я приеду на смотрины, а в начале лета, если мне все подойдет, уже переселюсь. Но в феврале у меня случилась грыжа, на операции что-то случилось с аортой, а в начале марта меня оперировали в коронарной хирургии. Так что на смотрины я приехала в начале апреля.
Погода стояла теплая и разочарование было уже по дороге - лес. Для меня лес - это наш, северный, чистый, со множеством хвои. В этих краях лес в основном лиственный, в чаще выглядывают редкие и жидкие елки/ оба новых года, что я здесь встречала приходилось спиливать 6- метровую ель, снизу отпиливать 3 м и из отпиленной части ветки набивать и привязывать к домашней елки( у меня потолки 3-метровые, а я ставила елки в деревне, естественно, до потолка)/. Леса очень запущены, едва проходимые, подлеска больше, чем леса. Одним словом, лес не для прогулок. Поля запущены. С кустарником. Этакий жалостливый левитановский пейзаж. Это меня расстроило, но не сильно.
Я привыкла к
шишкинскому. . Зато сама усадьба - райский цветок
относительно разрухи большого села. Село
действительно большое, около 150 домов, дома в
основном совхозные, этакие бараки на 2 семьи. Все
хозяйственные постройки, как после бомбежки.
А в центре села на холме дворец XVIII века, так называемое "елизаветинское барокко". Бирюзовый, с белым обрамлением, с двусторонней лестницей со второго этажа в парк. Регулярный запущенный парк со 250-летними липами и двумя прудами, один пруд с островом. Первое впечатление было романтичным....
Директор был мил, умен, остроумен. Мечтал восстановить усадьбу в полном ее объеме, т.е. к дворцу и двум уже готовым флигелям еще полагается два флигеля(флигеля двухэтажные и каменные), конюшни, четырех квартирный дом для сотрудников /сейчас мы живем во флигеле-общежитии, я в частности сейчас занимаю 28-метровую комнату в 3-комнатной квартире этого флигеля, в другой поменьше живет главная хранительница музея, третья комната для гостей.
Отопление центральное, в ванной 100-литровый электрический бойлер, естественно, есть и канализация.
Меня г-н Кулаков принял просто восторженно. У него был компьютер, с которым не знали что и делать. А он собирался купить шикарный с многочисленными устройствами и даже создать нечто вроде типографии. Затащить же компьютерщика в деревню было не по силам. Т.е. я была ну просто подарком. Мы договорились, что я приеду в начале лета.
Когда в апреле 1995 года я собралась покинуть Таллин и отправиться в заповедник А.С. Грибоедова "Хмелита", мои друзья смеялись. На пятидесятилетие мне подарили валенки, кирзовые сапоги и шапку-ушанку. За столом было человек двадцать. Оказалось, что кроме меня, все остальные присутствующие были выходцами из России. Или учились в России. Я же на исторической Родине бывала только в командировках. Резюме озвучил мой старинный друг Сережа Боговский:
- Друзья! Не переживайте за Зибунову. Она съездит на смотрины в эту Смоленскую деревню. И потом лет пять не подойдет близко в Российской границе!
А потом у меня обнаружили рак. И уже никто не сомневался, что я никогда не покину пределы Эстонии.
Все пророчества не сбылись. В декабре 2000 года исполнилось пять лет моего свидания с Родиной на Смоленщине. Я жива. Конечно же, мои романтические представления о российской глубинке давно растворились. Как и надежда на обретения смысла жизни.
Живу среди русских людей. Родных и чужих одновременно. До конца мною не понятых. Но уже есть родные и близкие. Бурную жизнь обеспечивает наш "барин", глава заповедника. Яркий, талантливый. Но самодур. Как, впрочем, любой российский начальник. Но отходчивый. И незлопамятный. Что здесь немаловажно. Интеллектуальную жизнь помогают поддержать Пушгорцы.
Разочароваться в людях не позволяют Галя и Леша Абрамовы, добрейшая Галина Ивановна Байдакова, готовый всегда помочь Саша Иванов. Да и другие тоже. Некоторый душевный комфорт еще недавно можно было получить в Хмелитском храме. Но там сейчас свои проблемы. И, к сожалению, интриги...Одним словом, жизнь продолжается!
Два раза в год уезжаю в Таллин на месяц. Возвращаясь, бубню про себя песню ДДТ:
......... Родина,Еду я на Родину.Пусть кричат - уродина.А она нам нравиться.Хоть и не красавица...
Это преамбула, а дальше пойдут куски из моих деревенских дневников и писем в хронологическом порядке, как я познавала Россию. описание свидания с Родиной...К сожалению, там много ошибок :-(